Русская Греко-Кафолическая Церковь
ОТЕЦ АЛЕКСЕЙ
Биографический очерк об отце Алексее
Зерчанинове.
Отец
Алексий Зерчанинов родился 9 марта 1848
года в селе
Борисово Арзамасского
уезда Нижегородской губернии, в семье
православного священника. О его детстве
и юности мы знаем не очень много. Как и
большинство детей священников в то
время он пошел по стопам своего отца, от
которого он и унаследовал
основные черты
характера, которые отразились на всей
его будущей жизни.
Его детство полностью прошло в
церкви, без которой он не
мыслил своего существования.
Он с детства впитывал
в себя традиции Православной
Церкви, и не оставался
равнодушен к расколам
и ересям,
колебавшим Церковь.
В
отличие от детей городского духовенства
того времени, Алексей был очень
религиозен и искренне
верил в учение Православной Церкви.
Он
поступает Нижегородскую Духовную
Семинарию, где прилежно
учится. Стоит отметить, что Алексею
был чужд карьеризм, которым в то время
страдало большинство русского
духовенства. Многие в то время шли в
священство ради того, чтобы получить
определенный статус в обществе, при этом
многие вообще были людьми
мало верующими или даже
атеистами. В июне 1871 Алексей окончил
Нижегородскую Духовную Семинарию с
правом поступления в Духовную Академию.
Сознательно не воспользовался этим
правом, чтобы скорее стать священником и
вести пастырскую работу, к которой
чувствовал призвание. 10 сентября 1871 года
он вступает в брак. Стоит отметить
что Алексею был присущ аскетический
образ жизни, но монашество
его не устраивало. Русское монашество
в то время было
либо проводником в епископат,
либо основанием старчества. Но
карьеристом он
не был, а быть монахом-затворником
или представителем
ученого монашества
не желал. Стоит отметить,
что его современник - отец Иоанн
Сергиев (святой Иоанн
Кронштадтский) избрал этот же
путь, так как
в то время
в Русской церкви
не было белого безбрачного духовенства (целибат),
то единственным способом осуществлять
социальное служение
в священном
сане, можно было только вступив
в брак.
15
октября 1871
Алексей был
рукоположен в
сан священника. В 1871
о. Алексий становится настоятелем
прихода в с. Борисово и благочинным
церквей Арзамасского уезда. В это же
время он становится законоучителем в
шести училищах, из которых одно было
создано на его собственные средства, а
также законоучителем в церковно-приходских
школах. Он активно выступал против
раскольников, и
эта миссионерская деятельность
побуждала его тщательно исследовать
учение Православной Церкви: Творения
Отцов Церкви, история Вселенских
Соборов и другие труды, преимущественно
историков и богословов Православной
Церкви, заставили его усомниться в
истинности официального православия.
Вскоре он, без чьего-либо влияния,
собственными усилиями пришел к твердому
убеждению в истинности Католической
Церкви. 9 января 1896
тайно принят в сане священника в
Католическую Церковь о. М. Фульманом, о
чем был составлен акт, пересланный
впоследствии митрополиту Симону
Козловскому в Петербург. Но митрополит
не мог принять о. Алексея в свою
юрисдикцию, поэтому о.Алексей остался со
своими католическими убеждениями
благочинным прихода в с. Борисово.
Однако
своих убеждений он не скрывал и
всюду проповедовал
их. Естественно, что
такое положение
не могло длиться
долго.
3
июля 1898 в его
доме был произведен обыск, при этом
уничтожили библиотеку, а все
католические журналы и книги
конфисковали. С 1898 отец Алексий
находился в Суздальской тюрьме для
религиозных преступников при Спасо-Евфимиевском
монастыре. В начале 1900
русская католичка, родственница П.А.
Столыпина - Наталья Сергеевна Ушакова
просила императрицу Марию Федоровну
заступиться за отца Алексия. 21 февраля
1901 благодаря
ходатайству императрицы, он был
освобожден, но с условием проживания
безвыездно на хуторе, который он
приобрел незадолго до своего ареста.
Жена его должна была оставаться в с.
Борисово, как вдова священника. В своем
хозяйстве о. Алексей должен был работать
сам, с этого жил, для богослужений
устроил у себя часовню. К нему
присоединился старший сын Юлий, так
же священник, которого о. Алексий
присоединил к Католической Церкви,
остальные члены семьи остались в
синодальной церкви . На хуторе о.Алексий
начал писать книги. Первое свое
произведение « Царство Божие в мире»
он написал еще во время заключения,
при этом пользовался гусиным пером,
самодельными чернилами и любым листом
бумаги, который попадал ему в руки.
Другое
большое сочинение о. Алексия «
Непокладные люди» издано в 1904 году в Кракове под
псевдонимом А. Н. Звездина. По словам
автора, в нем почти фотографически
изображена жизнь православного
русского духовенства и до чего его
доводит светская власть. Рукопись книги
была вывезена из России польским
иезуитом о. Генрихом Подынковским. В 1905
после ходатайства Н. С. Ушаковой,
смог выехать в с. Белоостров, а после 17
октября 1905 поселился в Петербурге.
В
1907 о. Алексий
побывал в Риме. Цель его приезда заключалась
главным образом в том, чтобы
исходатайствовать у Папы разрешение для
русских католиков оставаться в своем
обряде. О. Алексий удостоился аудиенции
у св. Отца, во время которой Папа св. Пий X
высказал вполне ясно, что Ecclesia sine magna
difficultate nunquam permittet переходить из
восточного обряда в латинский (т. е. что
этот переход будет сопряжен с большими
затруднениями). На прощание Папа подарил
о. Алексею две медали со своим
изображением и преподал ему
благословение. О. Алексий остался в
восторге от приема. Его глубоко тронула
и поразила доброта и даже добродушие, с
каким его принял Наместник Христа, до
того это было непохоже на знакомое ему
отношение русских архиереев к
православному клиру. В Риме
он так же
встретился с
будущим экзархом
Леонидом Федоровым,
с которым он обсуждал будущее Русской Церкви.
Во время пребывания о. Алексия в Риме,
Федоров постарался так же выяснить как
можно лучше положение русских католиков.
Стоит отметить еще
один немаловажный
факт характеризующий
отца Алексия
как личность:
так
как в книге о. Алексия «Царство Божие в
мире» было
много ошибок, то Леонид Фёдоров
воспользовался случаем указать ему на
сделанные промахи. При этом он ожидал,
что о. Алексий станет защищать свои
мнения. Однако вышло наоборот: он сам
признал, что допустил в своем
произведении немало ошибок и
неточностей, и сказал, что будет рад,
если ему на них укажут. В общем,
собеседование с о. Алексием показало
Федорову, что в отношении к восточному
обряду они сходятся в существенном. «Именно
эта-то книга в связи с польскими
возражениями и создала ему репутацию
латинника», - пишет Федоров по этому
поводу митрополиту Андрею
В
том же году отец
Алексий съездил в Лурд и во Львов, где
познакомился с митрополитом Андреем
Шептицким, а также посетил иезуитов в
Закопане. 29 июня 1907 митрополит
Андрей Шептицкий на основании
полномочий, данных ему папой Пием Х,
назначил его своим заместителем в
номинально существующей Каменецкой
епархии как главу русских католиков в
Российской империи.
В грамоте о назначении
говорилось: «Божией
милостью и благословением Святого
Апостольского Престола, смиренный
Андрей, Митрополит Галицкий,
Архиепископ Львовский, Епископ
Каменецкий. Всечестнейшему иерею о.
Алексию Евграфовичу Зерчанинову мир в
Господе и наше архиерейское
благословенние. Когда Провидение Божие
устроило так, что число верных в
пределах Российской Империи греко-католиков
умножается в настоящее время с каждым
днем, между тем как нам, находящимся вне
границ Империи, нет возможности
управлять самолично нашею Каменецкой
епархией, находящейся под державою Его
Величества Императора Николая II, то
рассудили мы усмотреть мужа Божия и
ревнителя святой веры, чтобы ему, как
нашему главному наместнику, могли бы мы
вверить управление греко-католическими
священиками и верными, находящимися в
пределах Империи и нашей Каменецкой
епархии. Зная же о Вашей ревности о
соединении с Апостольским Престолом
Божиих Церквей, о твердости в святой
вере, о мужестве и благоразумии, мы
избрали Вас на сей весьма важный пост,
уповая на Бога, что Вы пожелаете всецело
предаться святому делу, которому Вы
посвятили уже всю свою жизнь. Посему во
славу Единого Бога во Святой Троице и
для пользы вверенных нам овец
словесного стада Христова, мы нарекаем и
назначаем Вас нашим главным наместником,
поручая Вам пастырство душ в нашей
Каменецкой епархии.
Но
кроме Каменецкой епархии в пределах
Российской Империи находятся еще другие
наши греко-католические епархии, для
управления которыми по древним обычаям
нашей Русской Греко-католической Церкви,
в случае, когда не имеется надлежащего и
в силу канонов избранного или
нареченного и подтвержденного через
Апостольский Престол пастыря, мы, как
Русский Митрополит, обязаны изыскивать
способы. Все эти Богоспасаемые епархии
не имеют пастыря. Положение же
Российской Империи в настоящее время
таково, что Святейший Отец, желая для ее
блага (как говорил мне это Он Сам на
аудиенции несколько раз) так устроить
дела церковной иерархии, чтобы
удовлетворить нужды греко-католических
верных, в этом отношении ничего не мог
сделать. Равным образом и епископы
католические латинского обряда по
своему положению не в состоянии
заведывать делами Греко-католической
Церкви в России. Вследствие сего, Мы, как
единственный русский греко-католический
Митрополит, как епископ Каменецкий и как
единственный начальник, занимающий
греко-католическую епископскую кафедру
на территории, находящейся в пределах
Империи, по долгом размышлении перед
Богом и нашей совестью, решились принять
заведывание всеми вышеупомянутыми
епископскими кафедрами. Когда же на
аудиенции у Святого Отца мы представили
Ему и наше мнение, Святой Отец устно
соизволил одобрить сие наше мнение и
утвердить. А так как это дело
чрезвычайной важности, то в
удостоверение сего факта мы
подтверждаем его нашим архиерейским
словом. Посему, как администратор
праздных епископий, мы поручаем Вам,
нашему главному Каменецкому наместнику,
заведывать всеми духовными делами этих
епархий, посещать все собрания верующих,
наблюдать за деятельностью всех наших
священников и заведывать всем, что
необходимо для блага святой
католической веры. В удостоверение же
всего этого мы выдаем сию грамоту за
нашей подписью с приложением нашей
печати. Дана в Львове при храме св.
великомученика Георгия в праздник
Верховных Апостолов Петра и Павла 29 июня
1907 года. Смиренный Митрополит Галицкий
Андрей».
В июле 1907 г. о. Алексий
Зерчанинов покинул гостеприимный Львов
и через Житомир- Смоленск направился в
Петербург. На русской границе у него
отняли большую французскую книгу,
подарок кармелиток, и потребовали 75
копеек за пересылку книги в цензуру. Но
это было только началом его дорожных
приключений. «У самого Бердичева, - пишет
он митрополиту Андрею, - шесть
мошенников завели меня под предлогом
душеспасительной беседы в уединенное
место и вынудили отдать все деньги, так
что по приезде в Житомир оставалось
всего несколько копеек для отдачи
извозчику и покупки чаю».В Житомире о.
Алексей должен был исполнить первое
поручение митрополита Андрея - вручить
его письмо епископу Антонию (Храповицкому).
О. Алексий не застал его в городе:
епископ оказался где-то в отъезде. Не
дожидаясь его возвращения, о. Алексий
отдал письмо « в надежные руки».
Повидимому он был этому рад, так как ему
сказали, что личная передача письма
могла бы быть даже рискованной: «подобных
ему епископ Антоний предает суду,
который без рассуждения отправляет в
тюрьму». В Смоленске о. Алексий
присутствовал на литургии, которую
служил тамошний епископ Петр. После
обедни он отправился в архиерейский дом
и передал письмо митрополита Андрея ему
через швейцара. Прождав час, о. Алексей
был принят епископом, который велел ему
поблагодарить митрополита за письмо и
выраженное внимание и передать об «его
сильном сочувствии нашей идее». Кроме
того епископ Петр попросил выписать для
него «Osservatore Romano» (ежедневную церковно -
политическую газету, орган Ватикана).
Таким образом и второе поручение было
тоже благополучно исполнено. В
Смоленске о. Алексий услышал
неблагоприятные отзывы об епископе
Антонии: «его черносотенные листки не
пользуются хорошим авторитетом». – «Значит,
-заключил о. Алексий, - это не нашего поля
ягода». Об епископе Петре, напротив, он
отозвался как об «образованном и
любознательном человеке», заявившем
себя «католиком по убеждению». О.
Алексей посоветовал митрополиту Андрею
уговорить его приехать во Львов «посмотреть
на все поближе».Август и сентябрь о.
Алексий прожил в Белоострове на даче Н. С.
Ушаковой и в начале октября переехал в
Петербург согласно указанию
митрополита Андрея. Здесь он поспешил
исполнить его третье и последнее
поручение, добился свидания со
старообрядческим епископом Иннокентием
и вручил ему письмо владыки Андрея. По
поводу этого посещения о. Алексий
сообщил, что « письму Вашему он был рад и
с удовольствием слушал мою беседу о
разных вещах. Просил являться и на
будущее время» . Однако, вскоре после
этого о. Алексей установил, что епископ
Иннокентий «ведет себя очень странно» и
«в издаваемом им органе печати пришлось
прочитать мало утешительного по этому
вопросу». – «Зато, - говорит он дальше,
возвращаясь к своим смоленским
впечатлениям, - многого я ожидаю от
епископа Петра».Свое личное отношение к
иерархическому начальнику о. Алексей
резюмировал тогда восторженным отзывом
о митрополите Андрее: «Видеть его, быть
несколько времени под его крылом и не
любить его - это было бы вопиющим
преступлением. Это радость наша, а не
человек»!
В
октябре 1907 о. Алексий вернулся
в Санкт Петербург. По
приезде в Петербург, о. Алексий
поселился на Петербургской стороне, на
Полозовой улице № 12, в доме,
принадлежавшем католичке латинского
обряда, сестре милосердия Варваре
Антоновне Тимофеевой. Она приняла его
радушно и дала комнату в нижнем этаже, с
окном, выходившим на улицу. О. Алексей
думал было, что ему удастся устроить
здесь домовую церковь и общину сестер
милосердия во имя Св. Духа. Основываясь
на манифесте 1905 г., он подал прошение об
утверждении общины и о разрешении
открыть при ней церковь. Ответ он почему-то
надеялся получить к Рождеству. Однако,
время шло, прошло Рождество, а
разрешения все еще не было. В ожидании
ответа, о. Алексей служил каждый день
литургию в своей крошечной комнате, на
маленьком столе, перед Распятием, с
двумя пятикопеечными свечками. Чтобы не
привлекать внимания прохожих, окно в его
комнате затягивалось плотной
занавеской; служба совершалась совсем
тихо. На литургии присутствовали только
две сестры милосердия и один-два
человека из посторонних, да и то было
тесно. Несмотря на меры
предосторожности, серьезно побаивались,
как бы не явилась неожиданно полиция.
Учитывая эту возможность, сестра
Варвара переселила о. Алексея на третий
этаж, где она жила с сестрами. Новое
помещение было просторнее и к нему еще
примыкала передняя. Комната имела два
окна; здесь стоял латинский престол,
принадлежавший сестре Варваре, и над ним
висел образ Сошествия Св. Духа.
Проскомидийным столом (жертвенником)
служил комод, в ящиках которого
находилась ризница. Церковные
принадлежности пожертвовал один
француз-мирянин Пари, большой друг
русских и приверженец восточного обряда,
Тут же в комнате была поставлена
фисгармония; стоял в ней и письменный
стол о. Алексея (спал он в другой комнате).
В итоге, «восточного» не было ничего,
даже в мелочах. Престол был украшен
цветами и статуэтками. О. Алексей имел
обыкновение служить в латинском
облачении и только в праздничные и
воскресные дни надевал фелонь, но на
кружевной латинский подризник. Приобщал
он хостиями. Перенял он и ряд других
латинских обычаев: звонки, фисгармонию,
заменявшую у него орган. Вместо вечерни
и всенощной, в 6 часов вечера, он совершал
«набоженства» - «Salus» и Розарий. Служил
он при этом с таким усердием, что русским
делалось даже досадно; говорили: «если
бы он так же служил и обедни!» На
замечания, которые ему стали делать, о.
Алексей отвечал неизменно:- Дайте мне
стать на ноги, тогда я все переверну по
иному! Но именно этого власти не хотели
позволить
В целом же о. Алексий
произвел благоприятное впечатление на
русских католиков, начиная с Н. С.
Ушаковой, искренне его полюбившей. К
тому же он обладал еще и ореолом
мученичества, которое претерпел, как
католический исповедник. Последнее было
тоже заложено в натуре о. Алексия. Познав
истину, проникшись убеждением в ее
непреложности, он не знал ни сомнений ни
колебаний. Совратить его с пути нельзя
было ничем. Когда, после указа о
веротерпимости, нижегородская
консистория, через третьих лиц, стала
зазывать о. Алексея обратно в
Синодальную церковь, соблазняя лучшим
местом в епархии, и через полицию
возвратила ему священнические
документы, заменив ими имевшуюся у него
бумагу о лишении сана, о. Алексей на это
никак не реагировал. На него не
подействовала и прямая угроза
Нижегородского епископа Назария «вытащить
о. Алексея из Петербурга». Правда,
предупрежденный своевременно о
грозившей ему опасности, о. Алексей
принял меры предосторожности и
некоторое время даже скрывался. Упорный
до упрямства, терпеливый до стоического
равнодушия к ударам судьбы,
неприхотливый, с детства привыкший жить
бедно, наделенный от природы огромной
выдержкой, о. Алексей оставался всегда
верен тому, что крепко вошло в его сердце.
Таким он был в тюрьмах и ссылках в
царской России, таким же остался в
тюрьмах и ссылках в советской России.
Сломить его не удалось никому. Крайне
осмотрительный и осторожный, «обстрелянный
воробей», как он себя называл, о. Алексей
говорил, что у него «в решительности и
смелости не было никогда недостатка».
Благообразная наружность, длинная седая
борода, величественная осанка, низкий
голос, все это могло только внушать
уважение его прихожанам, особенно
простым людям, которых он привлекал
своей сердечностью и доступностью. о.
Алексей был очень добрым, при всей своей
бедности помогал нуждавшимся («чем
иногда злоупотребляли»), был очень
приветлив и «молитвенно - благочестив».
Л. Д. Федорова (мать будущего
экзарха) написала однажды
митрополиту Андрею: «Несмотря ни на что,
я все-таки дорожу о. Алексеем. Его
почтенная наружность придает нашей
церкви солидность, народ любит
стареньких священников, и его уважают за
седые волосы и старческий голос». У о.
Алексея было одно особенно
привлекательное свойство, которое
осталось почему-то мало отмеченным - его
душевная чистота. Гораздо больше
бросалась в глаза окружающим физическая
нечистоплотность и неаккуратность о.
Алексея. Сам же он, по видимому, мало
замечая это, хорошо знал свою внутреннюю
чистоту, ценил ее и воздавал за нее
должную благодарность своему отцу, так
хорошо его воспитавшему. Правда, иной
раз он писал об этом на своем образном
языке в таких выражениях, что лучше их не
цитировать. Тем не менее, внутренняя
чистота о. Алексея, несмотря на многие
странности характера, привлекала к нему
сердца; люди охотно и легко шли к нему
исповедоваться. Немало латинян, а среди
них и священников, имели своим
духовником о. Алексея.
21
мая 1908 во
время второй поездки в Рим от имени Папы
Римского назначен главой миссии для
русских католиков.
10
сентября 1908
года к Католической
Церкви присоединился молодой
человек- старообрядческий
священник – Евстафий
Суслаев. Он сразу попадает
под подозрение о. Алексея «стрелянного
воробья», как шпион. Эти
подозрения в
дальнейшем подтвердятся.
Тот изобразил иконостас по старообрядческому образцу, глухой до потолка, с невысокими царскими вратами, так, что во время службы видно голову священника у престола. О. Алексей слушал молча и ни во что не вмешивался. На вопрос Ушаковой, одобряет ли он этот план, о. Алексей ответил:- Что же делайте, как знаете. Но все же его план был другим. Он посоветовал сделать походный иконостас, вроде ширм, чтобы можно было их снимать и ставить, когда угодно. Но Ушакова не согласилась, и был принят план о. Евстафия. Оставалось еще решить практический вопрос, как устроить все подешевле. О. Евстафий предложил сделать иконостас из деревянных рамок, обшитых шерстяной материей, а квартиру оклеить новыми обоями. Вместо обычного престола - поставить простой деревянный стол, какой можно купить на рынке за три рубля. У Л. Д. Федоровой нашлись и готовые <местные> образа (Спасителя и Божией Матери, справа и слева от царских врат), написанные на бумаге пастелью, как этюды для картин масляной краской. Оба были одинакового размера, поясные, в натуральную величину. Любовь Дмитриевна проработала над ними до глубокой ночи в Великий Четверг, подправила и украсила золотой обклейкой, чтобы заменить рамы, на которые не хватало денег. Взглянув на образа, о. Алексей пришел в восторг :- Да это художественные вещи... Это вроде Васнецовских образов...Хоругви дали отцы-ассумпционисты. Все работали, не покладая рук, и оставались при твердом решении - устраивать церковь и совершать в ней церковные службы, не взирая ни на что, не заявляя полиции и не испрашивая разрешения. Вспоминая впоследствии эти дни, Л. Д. Федорова занесла следующие строки на страницы своего дневника: «В настоящее время мы с недоумением смотрим на этот отчаянный шаг: как мы на это решились? Но тогда подобные мысли не приходили в голову, все казалось так просто и естественно, так велико было желание иметь свою церковь, что об ней одной мы только и думали; вся наша осторожность, страх доносов, полиции, куда-то исчезли, одна мысль встретить приближающийся праздник Воскресения Христова в новой церкви жила в нас и давала нам бодрость и уверенность в ее осуществлении. Глубже всматриваясь в это явление, ясно сознаешь волю Божию. Он и повелевал нашим умом и давал нам бодрость духа, потому-то мы ничего и никого не боялись».25 марта, в Великую Среду, на Полозову приехала Ушакова, дала 100 рублей на расходы и просила поторопиться с устройством церкви, чтобы закончить все к Светлому Воскресению. В мансарде было немало всякого хлама; надо было начинать с того, чтобы все это убрать. Работа, действительно, закипела. Когда Л. Д. Федорова пришла сюда в Великую Пятницу, прошла через чистую светлую переднюю в одно окно и из нее открыла дверь направо, то увидела перед собой настоящую церковь. Она вошла в нее и осмотрелась. На всем была печать бедности, но ни в чем не было недостатка. Иконостас был аккуратно обит желтоватой материей, над царскими вратами - бумажный образ Тайной Вечери, справа и слева - местные образа в ее бумажных обклейках... На покупку! рам не хватило денег! Хоругви были хорошие, настоящие... В алтаре стоял престол, украшенный красивой пеленой, кем-то принесенной; жертвенник заменял комод, тоже покрытый пеленою; ризница помещалась в ящиках. На престоле стояли два подсвечника, лежали крест и Евангелие; паникадило заменяли небольшие лампочки на стене. Но нам вся эта обстановка казалась великолепной, - записала тогда Федорова свое впечатление.
В Великую Субботу до 10 часов вечера посреди церкви все еще стоял столик со свечами, за которым сидела Ушакова и торопливо дошивала воздух и покровцы. С ней работали сестра Варвара и еще некоторые католички. В 10 часов, к приходу о. Алексея и о. Евстафия все было кончено и прибрано. Они освятили церковь и окропили св. водой. Плащаницы не было, ее заменял антиминс. Началась полунощница, а за нею заутреня. Пели о. Алексей, Любовь Дмитриевна и многие из публики. О службе не было специального извещения, но набралась полная церковь; многие принесли с собой пасхи. Крестный ход пришлось, конечно, ограничить передней. Федорова записала в дневнике впечатление, произведенное, вероятно, не на нее одну этой Пасхальной службой:<Свет множества свечей, аромат фимиама, пение радостных молитв верующими людьми, так щедро обогатили эту убогую маленькую церковь, что все великолепие храмов столицы казалось уже ненужным и лишним. Когда запели «Плотию уснув» и слова «Тридневен воскресл еси, Адама воздвиг от тли», я подумала: Господь и нас воздвиг от тли посредством вот этого молодого священника о. Евстафия, что теперь служит за диакона, и этой худенькой, небольшого роста женщины -Ушаковой. Это две силы: один более похож на инока, другая - олицетворение физической слабости».После литургии пошли разговляться к сестре Варваре. Ушакова и Дейбнер оказались на диване рядом с о. Евстафием. Они стали совещаться вполголоса и, улыбаясь, вопросительно поглядывали на о. Евстафия, который повторял с серьезным видом:- Да... да... непременно послать...О. Дейбнер взял карандаш и бумагу и написал текст телеграммы на имя Государя Императора: «В Светлый праздник Христова Воскресения русские старообрядцы, приемлющие общение со Святейшим Римским Апостольским Престолом, возносят молитвы о здравии Вашего Императорского Величества и Государя Наследника Цесаревича». Инициатором телеграммы был о. Евстафий; о. Дейбнер составил лишь текст. Сам собой явился, конечно, вопрос, ответит ли Государь, а если ответит, то как. Ушакова посмеивалась :- А как вместо ответа, возьмет да и прихлопнет нашу церковь! На это о. Евстафий отвечал уверенно и серьезно:- Не прихлопнет! Телеграмму за подписью о. Евстафия и Ушаковой, как «попечительницы общины» он сам сейчас же отнес на телеграф. Три недели длилось после этого томительное ожидание. Наконец пришел, переданный через Градоначальника, ответ от Министра Двора, барона В. Б. Фредерикса, в котором говорилось, что «Его Величество благодарит русских старообрядцев, находящихся в общении со Святейшим Престолом за молитвы» С тех пор, когда в церковь на Полозовой заглядывала полиция -справиться о причине необычного скопления народа, и задавался вопрос :- Кто разрешил? На каком основании? - показывали всегда этот ответ Министра Двора. Полицейский чин читал телеграмму и в недоумении удалялся. Она была единственной юридической опорой, на которой держалась тогда в Петербурге первая русская католическая церковь восточного обряда.
Столыпин не разрешал никаких репрессивных мер против существовавшей фактически общины, так как старообрядческая церковь, после 1905 г. пользовалась в России правом законного существования; правительство не вмешивалось больше во внутренние дела разных толков и течений, существовавших в старообрядчестве. Предоставленные теперь сами себе, они могли жить и развиваться по собственному усмотрению.Основываясь на этом, русские католики решили начать хлопоты об утверждении церкви восточного обряда. Прошение на имя Столыпина подал лично о. Евстафий. Столыпин отослал его прошение в департамент иностранных исповеданий. Чиновники из этого департамента заходили не раз наведаться, что делается в церкви на Полозовой. Так как никакого ответа на прошение не приходило, о. Евстафий, спустя некоторое время, пошел в депертамент справиться о положении дела. По его словам, «начальник Петров» принял его благосклонно. Он сказал о. Евстафию, что прошение действительно у него, но выдать его он не мог, так как на нем имелась собственноручная резолюция Столыпина: «Оставить эту церковь неприкосновенной до прибытия польского митрополита в Петербург» (в то время как раз ждали прибытия нового). О. Евстафию дали такое объяснение: «Так как в России не было до сих пор католиков восточного обряда, то не было для них и закона. Теперь их надо причислить к существующему общему католическому закону.»
Не исключено, что благодаря шпионской деятельности Суслаева на отца Алексия вновь обрушиваются неприятности.
Нижегородская Духовная Консистория прислала в канцелярию Петербургского Градоначальника отношение от 2 ноября с. г. за № 15327 следующего содержания: «Нижегородская Духовная Консистория имеет честь просить канцелярию С. Петербургского Градоначальника сделать распоряжение об объявлении бывшему священнику Нижегородской Епархии Алексею Зерчанинову, проживающему в Петербурге по Полозовой ул. № 12, что решением Нижегородского Епархиального начальства от 6-31 октября с. г. постановлено: «Лишенного священного сана Алексея Зерчанинова, обнаруживавшего неповиновение епархиальному начальству и самовольно отлучившегося в С.Петербург из села Борисова, назначенного ему местом постоянного жительства, согласно указу Св. Синода от 26 мая с. г. за № 7453, исключить из духовного звания и уведомить, что Зерчанинов в недельный срок должен выразить довольство свое или недовольство означенным решением и, если выразит недовольство, то в месячный срок должен представить апелляционный отзыв, в противном же случае решение это будет приведено в исполнение». (Следуют подписи).О. Алексей усмотрел в этом «духовно-консисторский маневр»: «взять его из Петербурга через возобновление дела о лишении священного сана и исключения из духовного звания, потому что лишенным сана и исключенным из духовного звания закон запрещает жить в столицах семь лет по объявлении кары». Поэтому «на последнюю консисторскую выходку» о. Алексей ответил так: «На Ваше отношение от 2 мая с. г. за № 15327 сим имею честь объяснить следующее:1) При своем формальном переходе в католическую (или по церковно-славянской терминологии - кафолическую) Церковь в 1896 г. я был принят в сане священника, т. е. духовного лица; значит и деселе состою в этой Церкви духовным лицом или священником, которого теперь никто не может лишить сана, кроме католического епископа. А т. к. господствующая в России Церковь признает католических священников духовенством же, то я совершенно не понимаю, что значит увольнение меня из духовного звания консисторией, потерявшей надо мною духовную власть со времени моего перехода в католическую Церковь?2) По подозрению в этом переходе госпоствующая в России церковная власть з июля 1898 г. отправила меня в Суздальскую крепость, где я пробыл до 21 февраля 1901 г.; после чего, я, как упорный католик, передан был в ведение гражданской власти, которая вследствие объявления Высочайшего манифеста о веротерпимости, по моей просьбе выдала Мне I февраля 1907 г. бессрочный паспорт для свободного проживания во всех городах Российской Империи. Спрашивается, о каком неповиновении епархиальному начальству и о какой моей самовольной отлучке говорит консистория в предъявленном мне отношении? - Посему:3) ни довольства ни недовольства на предъявленное мне консисторское решение предъявить не могу: я просто не понимаю его».
Стоит отметить еще одну характеристику на о. Алексия данную экзархом Леонидом Фёдоровым:
«…Трудно представить себе человека более упорного и стоически равнодушного к ударам судьбы. Преследования сделали его железным, даже извратили отеческое чувство. В короткий промежуток времени (за прошлый год) умерли у него два сына (между ними любимый Юлий). Ни слезинки не пролил старик. Таково же у него патриотическое чувство, чем он сильно настраивает против себя русских католиков-патриотов. Против такого человека, оружие департамента, очевидно, не имеет никакой силы. Все придирки чиновников встречает он с иронической улыбкой, беспощадно издевается над ними, мастерски парирует все их удары. Старик решил взять их «измором» и взял. Чуть ли не восемь месяцев тянулось дело о его легализации. Чиновники пустили в ход такой прием, на который легко пошли бы наши, но старый, травленый волк понял в чем дело. Его старались убедить, что ему нужно подать прошение о переходе в католичество только, якобы, для проформы, чтобы в департаменте осталась официальная «бумага» о его переходе в католичество. О. Алексей понял, что это - не что иное, как крючек для уловления « рыбы» , сиречь его самого. Как ни просили, ни ругали его наши за нежелание подчиниться распоряжениям департамента, но не могли поколебать его решимости. Было ясно, как день, что, получив засвидетельствованное его подписью прошение о переходе в католичество, департамент сейчас же подаст на него жалобу в полицию, как на священника, пятнадцать лет незаконно проживавшего по православному виду и постарается выслать из Петербурга с запрещением въезда в обе столицы. Совести на это у департаментских чиновников всегда хватит. Один из них, друг о. Алексея, рассказал ему, что опасения нашего старика вполне справедливы и что с ним будет поступлено именно так, как он сам предполагал. О. Алексей воспользовался представившимся ему случаем сотрудничать в <Петербургских Ведомостях> (кн. Ухтомский любит нашего старика и охотно принимает его статьи), чтобы поднять <гвалт> против синода и департамента, описывая самыми ужасающими красками современное положение русского духовенства и способ действия духовных властей. Чтобы хоть отчасти заткнуть горло неукротимому старцу, департамент решил легализовать его. Помогло, конечно, и своевременное вмешательство Ушаковой.В самый день легализации, при полной церкви, о. Алексей отслужил торжественный молебен с многолетием за Царя и Папу и сказал прочувствованное слово, в котором превозносил <властей> и увещевал всех христиан принимать от них со смирением и доброе и злое. Если на проповеди присутствовал <шпик>, то он должен был остаться доволен благонадежностью старца. Однако, радость была преждевременной: и после легализации запрещение служить торжественные обедни и говорить проповеди не было снято. Нам объяснили, что теперь департамент <наводит справки> об о. Алексее. Очевидная проволочка: департамент отлично знает о. Алексея и хочет только навести туман официальным путем и протянуть время. Сначала, после трех-четырех обеден, приходил околодочный надзиратель и спрашивал о. Алексея: кто я такой и по какому праву они позволяют мне служить? О. Алексей ответил, что я - русский католический священник, а они не могут таковому отказать служить в церкви обедню. Тем дело и кончилось. Очевидно, полиции надоело следить за нами. Зато на нас обратили внимание попы окрестных приходов. На проповедях, некоторые священники стали предупреждать народ, чтобы никто не ходил в нашу церковь. На некоторых такое внушение подействовало обратно: стали заходить на Полозовую ул., чтобы поглядеть на новоявленных католиков в православных облачениях. По отношению к о. Алексею поляки всегда сохраняют полную корректность и дружелюбие. Епископ Цепляк поручил нескольким де-воткам наблюдать, чтобы особа нашего старца была в полном порядке и чтобы он не походил в своих грязных и заплатанных одеяниях на ночлежника. С искренним и теплым чувством относятся к нашей церкви простые люди из поляков и белоруссов. Они не только наполняют по воскресеньям нашу церковь, но и делают еще подарки о. Алексею. Некоторым наше богослужение очень нравится, главным образом потому, что оно им отчасти понятно, тогда как на латинской службе, говорят они, « стоишь как истукан и ничего не понимаешь».Кроме того, на Полозовую улицу являются люди разного сорта. Поляки, из среднего класса общества, приходят часто за советами к о. Алексею; некоторые православные приходят посмотреть, побеседовать, попросить какую-нибудь книжечку «из божественных» для прочтения; более же всего бедных, с которыми о. Алексей делится последними деньгами и последним куском хлеба. Ходил некоторое время один молодой человек, последователь какого-то сумасшедшего генерала, проповедующего кончину мира в 1913 году, и старался обратить нас на путь истины, но через два месяца сам перешел в католичество. Приходил какой-то баптист, бывший католический семинарист, и пытался совратить о. Алексея (видимо этот баптист ни кто иной как будущий священник византийского обряда Донат Новицкий-.прим.-Н.Д.); приходил православный иеромонах жаловаться на своего архимандрита и просил меня походатайствовать за него перед православными архиереями и т. д. Как видите - публика разношерстая. Навещают о. Алексея и старики из униатов, почтенные генералы и статские советники. Все они искренно сочувствуют делу. Правительство понимает опасность, грозящую ему от нашего обряда, понимает, что поминание Папы и <от Сына> не задержит православных от посещения нашей церкви. Правительству нужен какой-нибудь внешний, видимый, вещественный знак нашей принадлежности к латинскому обряду, т. е., по понятию правительства, к < католичеству >. В самом деле: поставить например латинские скамьи или ввести орган или комжу, (латинский стихарь- прим. Н.Д.) и сразу правительство разрешает нам все.»
Самое большое обвинение выдвигаемое о. Алексию было - непослушание митрополиту Андрею Шептицкому. Однако стоит заметить, что о. Алексий ни чего не делал наперекор владыке, считал его своим отцом (хотя по возрасту был гораздо старше его). Если и совершал какие либо действия вопреки воле митрополита Андрея, то действовал в интересах Церкви в первую очередь. Для него было важным в первую очередь привлечь народ к Церкви, ради чего и приходилось жертвовать строгостью обряда. Вот что по этому поводу писала Любовь Димитриевна Федорова-мать Экзарха Леонида Фёдорова: «Когда всматриваешься в домостроительство Божие, то при всей вере в Его Премудрость, все-таки поражаешься бесконечным Разумом Божиим. Вот о. Алексей приехал к нам и с первых шагов сошел на ложный путь. Стал подражать полякам, игнорируя восточный обряд. Ксендзы, видя в нем своего приверженца, не могли считать его опасным и даже в некоторых случаях покровительствовали ему; но при всем искажении, наша литургия носила название восточной и потихоньку делалась известной, а это уже успех. Но если бы о. Алексей, как ревностный восточник, с самого начала своей деятельности, повел бы себя круто с ксендзами, не имея в России никакой опоры и покровительства и сам находясь в подозрении, озлобленные ксендзы не простили бы ему этого; началась бы вражда, и о. Алексей должен был бы бросить свою миссию. Таким образом, то, что мы считали худшим, оказалось лучшим…»
О дальнейшей судьбе отца Алексия нам известно мало подробностей.
С
1912 г. после
закрытия властями церкви на
Полозовой он стал викарием прихода Св.
Екатерины Александрийской.
После
установления экзархата Русской Греко-Католической
Церкви в России отец Алексий стал
секретарем экзарха русских католиков
отца Леонида Федорова.
В 1917 он участвует в
Соборе Греко-Католического
духовенства.
Отец Алексий
остался до
конца преданным Церкви, не смотря
на все
житейские сложности.
1
мая 1919, он арестован
вместе с митрополитом Эдуардом Роппом
как заложник, но через месяц освобожден.
12 апреля 1920 арестован
и привлечен к следствию по «Польскому
делу». Освобожден из тюрьмы 18 апреля. В
феврале 1923 стал
прелатом, с марта 1923
возглавил северную часть экзархата
Русской Греко-Католической Церкви. В это
время он
продолжает писать статьи в защиту
Церкви . 19 ноября 1923
вновь арестован в Петрограде по
обвинению в
распространении контрреволюционных
статей и писем , но в декабре был
освобожден до суда под подписку о
невыезде. 19 мая 1924
приговорен по ст.ст. 61 и 66 УК РСФСР к 10
годам тюремного заключения (ПП КОГПУ).
Ввиду преклонного возраста тюремное
заключение заменено ссылкой на 3 года. С
1924 по 1926 находился
в ссылке в Екатеринбурге, позже
переведен в Тобольск, где 28 мая 1926
был арестован по обвинению
в религиозной активности. Переведен
в Обдорск, гораздо севернее Тобольска. 9
мая 1927 освобожден из ссылки с
ограничением проживания в 6 крупнейших
городах и пограничных областях. С 1927
проживал в Смоленске,
в 1929 переехал
в Нижний Новгород, где 23 сентября 1933
скончался. Место захоронения
точно не известно.
Николай
Державин.
Источники:
Архив
ассумпционистов. Рим. 2ЕR.66. С. 1;
Архив
УФСБ по СПб и Ленинградской обла-сти;
Василий,
диакон ЧСВВ. «Леонид Федоров жизнь и
деятельность».
Dzwonkowski
Roman SAC. С. 530 532;Осипова
И. 1996. С. 170;
Следственное
дело А. И. Абрикосовой и др. 1924 // ЦА ФСБ РФ;
Соколовський
О. К. С. 79 80; Шкаровский М. и др. С. 224 225.